Гонка за счастьем - Светлана Павлова Страница 70

Вспомнив последнюю фразу, он содрогнулся, связав ее со своим последним опусом, который отнюдь не предназначался для широкой публики. В начале романа с Мариной они встретились на чьей-то даче, и она, увидев пианино, наиграла и впервые спела — даже голос у нее оказался приятным — его последний романс:

Не волнуйся, не плачь, не труди

Сил иссякших и сердца не мучай.

Ты жива, ты во мне, ты в груди.

Как опора, как друг и как случай.

Закружив в вальсе и доведя его до полного экстаза, она тут же потребовала немедленно сочинить и посвятить ей песню, еще лучше — романс, потому что знала — у него есть цикл романсов на собственные стихи.

Он постоянно грешил рифмоплетством, для души, не относясь к этой забаве слишком серьезно, с удовольствием принимал участие в разного рода капустниках и юморинах, легко выдавал эпиграммы — они были известны всей Москве. Жена в свое время собрала все его романсовые опусы, как он говорил, «намаранные в стиле клозетной поэзии», и издала сборник в Музгизе, после чего, к его полному удивлению, был такой ажиотаж, что альбом предложили переиздать — по многочисленным просьбам.

В тот раз он, сентиментальный старый дурень, не удержался — пуская пузыри восторга, распушив хвост и перья, на одном дыхании написал и тут же пропел ей экспромт, аккомпанируя себе:

Как вы прелестны,

О, эти губки!

Как вы чудесны,

О, эти зубки!

О, эти юбки,

О, эти складки

О, эти губки.

Как же вы сладки!

О, эти юбки —

Как же вы длинны!

О, эти грудки —

Как вы невинны!

О, эти губки —

Мной захлебнитесь!

О, эти зубки —

В меня вонзитесь!

О, эти сладости —

Вас — изобилье!

Прежние радости

Все позабыл я!

Как они круглы.

Как они нежны.

Как они смуглы

И безмятежны!

О, эти пуговки,

О, эти юбки,

О, эти грудки…

О, эти губки…

О-О-О!!!

Конечно, именно отсюда это пошлое, дешевое «изобилье»…

И даже вполне невинный вопрос — «Какие новости?» — наверняка задавался не просто так, а с подтекстом, подразумевая новость номер один…

Как он отвратителен сам себе, как он вообще гадок и мерзок… Если бы можно было прекратить весь этот бред… отшвырнуть эту мерзкую, скользкую гадину от себя, сесть в машину, разогнаться и… все закончить — одним махом…

А может, достать что-нибудь у знакомых врачей? Да он даже не знает, что просить, кроме цианистого калия, больше и не слышал ни одного названия, а его уж точно — не достать… Как, вообще, люди добровольно уходят из жизни? Ведь должны же быть способы…

Ровный голос жены вывел его из лихорадочного оцепенения:

— Что сделано, то сделано — конец этой истории не равносилен концу света…

Она как будто читала его мысли…

— Пусть рожает, трагедии не будет. Увидишь, это аморальное существо не просто выживет, а весьма быстро утешится. Я более чем уверена, что кого-нибудь им все-таки удастся заарканить. Глупо думать, что ты — единственный запасной вариант прикрытия.

— Да мне-то что делать? Как мне жить со всем этим?

— Прежде всего, конечно же, не суетиться… Нужно мягко, но решительно дать семейке понять, что отцовство в твоем случае абсолютно исключено — из-за физиологических проблем. Как это сделать — надо подумать. А вой за сценой прекратится сам собой, автоматически, если ты не дашь затянуть себя в спектакль, поставленный двумя дешевыми авантюристками, старой и молодой…

— Опять ты со своей физиологией…

— И не вздумай больше оскорбляться по этому поводу! В этом — твое единственное спасение!

Пришлось проговорить все прямым текстом, пока до него дошло.

Да, жена, как всегда, лучше знала, что делать, даже в такой ситуации… как спасти, удушив своей помощью…

И, по привычке, прячась за ее умение решать все проблемы, он, измученный страхом перед будущим и раскаянием, не до конца понимая, что делает, уже ухватился за ее слова, перевалив на нее ответственность за принятие этого самого трудного в своей жизни решения… Что он при этом почувствовал? Ничего, никакого облегчения — он просто исчез, растворился сам в себе и в своем кошмаре, как всегда, сдался, уступил — предоставил ей право действовать так, как она считала нужным…

Он еще не знал, что вступает в новую полосу своей жизни, которая отныне пойдет не просто по инерции, а по инерции безнадежности. Единственный шанс, который мог бы оправданно изменить его жизнь, дать возможность самому влиять на нее, принимать решения и за все отвечать, был упущен…

Но кто может сосчитать, сколько упущенных шансов, неосуществленных желаний, разбитых надежд и нереализованных возможностей бороздит мировое пространство? И что было бы, если бы…

Да и нужен ли был ему этот шанс? Кто теперь это может знать? Каждый — сам — в ответе за свой выбор.

Он свой выбор сделал…

Калерия мгновенно почувствовала в нем перелом и с облегчением вздохнула — больше всего она боялась его непреклонности, решительности. Возможных потому, что она не была до конца уверена, как он воспримет свое будущее отцовство, ведь в его возрасте это — действительно шок, таких ударов он никогда не переносил, и она не знала определенно, что он может выкинуть.

Она хорошо помнила тот тяжелый эпизод из их жизни, когда он проходил через печатную травлю и полную изоляцию, — тогда только с ее помощью и с большим трудом ему удалось выскочить из депрессии, но в то время он был молод, в самом расцвете сил, да и удары не стоит сопоставлять — они качественно различны.

Ей было точно известно, что в каждом человеке имеются скрытые резервы и возможности, о которых он и сам не подозревает, они-то и проявляются в экстремальных ситуациях и полностью меняют жизнь, заводя иногда не туда, куда стоило бы…

Частично, и даже в очень значительной мере, она блефовала, и будь он менее расстроенным и подавленным, без труда смог бы заметить это… Чего стоило, например, набрать номер доцента Кравцова? Бедняга не только не имел отношения к их истории, но даже и не подозревал о существовании беременной девицы…