Эмма - Джейн Остин Страница 112

Чем дольше размышляла она о предложении мистера Найтли — об этой его идее обосноваться после свадьбы в Хартфилде, — тем больше оно ей нравилось. Недостатки такового решения для него час от часу уменьшались в ее глазах, преимущества для себя — возрастали; обоюдный выигрыш представлялся все более весомым и значительным. Иметь рядом такого друга, когда настанет пора тревоги и тоски! Такую опору в отправленье обязанностей и попечений, которым суждено с течением времени становиться все печальней!..

Она была бы совершенно счастлива, когда бы не одно: мысли о несчастной Гарриет, ибо все, что сулило радости ей, только приумножало горести ее подружки, которую, ко всему прочему, ожидало теперь отлученье от Хартфилда. Ее, бедную, хотя бы из милосердия и предосторожности лучше будет держать на расстоянии от чудесного домашнего кружка, который образуется у Эммы. Ей станет хуже во всех отношениях. Для Эммы ее отсутствие в будущем не составит ощутимой потери. Наоборот, она бы оказалась теперь лишней среди них, но с нею, бедной, судьба обошлась жестоко, обрекая на незаслуженное наказанье.

Понятно, что со временем мистер Найтли будет забыт, вернее — замещен кем-нибудь другим, но едва ли это случится скоро. Он, в отличие от мистера Элтона, ничем не будет способствовать исцеленью. Мистер Найтли, неизменно добрый, чуткий, по-настоящему внимательный к другим, будет всегда достоин обожания, и, право, трудно было рассчитывать, чтоб даже такая, как Гарриет, способна была влюбиться больше трех раз за один год.

С большим облегчением узнала Эмма, что Гарриет тоже не жаждет встречаться с нею. Их объяснение, даже на бумаге, получилось мучительным. Устное оказалось бы еще в тысячу раз хуже!

Гарриет, как и следовало ожидать, приняла случившееся без обиды и прямых упреков — и все же Эмме почудился в тоне ее письма холодок, затаенная отчужденность, и от этого убеждение, что им лучше покамест побыть врозь, усилилось. Правда, может быть, это впечатление было ложным, подсказанным нечистою совестью, но и разум говорил, что один только ангел мог бы принять подобный удар без холода и отчужденья.

Заручиться приглашением от Изабеллы не составило труда; по счастью, для этого не пришлось даже придумывать предлога: он существовал. У Гарриет побаливал зуб. Она в самом деле хотела — и давно уже — побывать у зубного врача. Супруга Джона Найтли обрадовалась случаю ей помочь — для нее любое недомоганье служило лучшей рекомендацией, и, хотя зубной врач не мог сравниться в ее глазах с мистером Уингфилдом, она с охотою согласилась принять Гарриет под свое крылышко… Уладив дело с сестрою, Эмма передала подруге ее приглашенье, и та с готовностью приняла его… Итак, Гарриет ехала в Лондон — по крайней мере на две недели — и в карете мистера Вудхауса. Сказано — сделано; очень скоро Гарриет благополучно перебралась на Бранзуик-сквер. Теперь, когда приходил мистер Найтли, ничто не портило Эмме удовольствия — теперь можно было говорить и слушать, без оглядки отдаваясь своему счастью, не омрачаясь ощущением несправедливости, щемящей жалости, вины, которое охватывало ее при воспоминании, что неподалеку томится одинокое сердце — что, может быть, в этот самый миг оно, тут, рядом, терзается чувствами, не без ее участия введенными в обман.

Возможно, разница между пребыванием Гарриет у миссис Годдард и в Лондоне ощущалась Эммой преувеличенно, но там она мысленно видела Гарриет в обстановке, полной интересных занятий и впечатлений, которые отвлекают ее от прошлого и возвращают к жизни.

До поры до времени она не разрешала никакой другой заботе занять в душе своей место, которое освободилось от Гарриет. Ей предстояло трудное дело — и такое, которое никто, кроме нее самой, исполнить не мог — сообщить о своей помолвке мистеру Вудхаусу; но она с ним не торопилась. Решила повременить с этим сообщением до той поры, покуда не разрешится благополучно миссис Уэстон. Ранее этого она не станет прибавлять своим близким волнений и сама не станет изводить себя мыслями о предстоящей грозе… Позволит себе по крайней мере две недели понежиться и отдохнуть душою после восхитительных, но куда более бурных потрясений.

Вскоре ей, как из чувства долга, так и из желания сделать себе приятное, пришло в голову употребить полчаса этого праздника души на посещение мисс Фэрфакс. Сделать это ей и полагалось и очень хотелось, а от сходства в их нынешнем положении благое стремленье повидаться с нею возрастало еще больше. Она не разгласит своей тайны, но от сознания, что их виды на будущее так похожи, ей было особенно интересно послушать, что скажет Джейн.

И она отправилась — однажды она подъехала к этим дверям напрасно, — она не была в этом доме с того утра после прогулки на Бокс-хилл, когда застала бедную Джейн в таком ужасном виде и исполнилась к ней сочувствием, хотя и не подозревала об истинной причине ее страданий… Опасаясь, как бы не оказаться снова нежеланной гостьей, она, хоть и знала, что хозяйки дома, осталась в прихожей и велела доложить о себе. Слышно было, как Патти объявила о ее приходе, но того переполоха, как прежде — который столь удачно объяснила ей бедная мисс Бейтс, — не последовало. Нет — тотчас же донеслось: «Просите!» — и, как будто этого было мало, на площадку лестницы навстречу ей вышла сама Джейн. Никогда Эмма не видела ее такой прелестной, цветущей, очаровательной. Живость, одушевленье, теплота — все то, чего прежде недоставало, появилось теперь… Она приблизилась с протянутою рукой и сказала тихим, задушевным голосом:

— Мисс Вудхаус — как это мило! Сказать вам не могу… Поверьте, я… Нет, виновата — не нахожу слов.

Эмма, ободренная таким приемом, была готова доказать, что с нею самой обстоит иначе, когда бы ее не остановил голос миссис Элтон, долетевший из дверей гостиной; пришлось ограничиться очень крепким, искренним рукопожатием, в которое она постаралась вложить и свои дружеские чувства, и поздравленье.

В гостиной сидели миссис Бейтс и миссис Элтон. Мисс Бейтс отсутствовала, чем и объяснялось затишье несколько мгновений тому назад. Эмма предпочла бы обойтись без миссис Элтон, однако ее собственное размягченное душевное состояние и необычная любезность, с которой поздоровалась с нею миссис Элтон, вселяли надежду, что они как-нибудь переживут эту встречу.

Ей не составило большого труда уловить направление мыслей миссис Элтон и понять, отчего она, подобно ей самой, сегодня в таком счастливом расположенье духа — мисс Фэрфакс посвятила ее в свою тайну, и она воображала себя единственной, которой все известно. Эмма немедленно угадала это по выражению ее лица и — пока осведомлялась о здоровье миссис Бейтс, делая вид, будто слушает ответы доброй старушки, — заметила краем глаза, как миссис Элтон с загадочным и важным видом поспешила сложить письмо, которое, очевидно, читала вслух до ее прихода, и убрала его в лиловый, шитый золотом ридикюль, многозначительно кивая и приговаривая:

— Дочитаем как-нибудь в другой раз. Нам с вами недолго придется искать удобного случая. И потом, главное вы уже слышали. Я только хотела вас успокоить, что миссис С. принимает наши извинения и не сердится. Видите, как она прелестно написала! Очаровательная женщина! Вы бы души в ней не чаяли, если бы к ней попали… Впрочем — ни слова более… Тсс!.. Будем скромнехоньки, благонравны — пай-девочки. Помните эти строки — забыла, кто их написал: