Козьма Прутков - Алексей Смирнов Страница 33

— Представь себе, любит Полонского! — и видно было, что любовь к Полонскому является для него как бы мерилом людей…»[213]

Наше отношение к тому или иному художнику, поэту, композитору свидетельствует далеко не только о состоянии нашего художественного вкуса, эстетических пристрастий. Художник несет с собой мир. Большой или маленький. Светлый или темный. Добрый или злой. Реальный или вымышленный. И наше восприятие этого мира говорит о нашем мирочувствовании вообще. Когда мы сравниваем с другим человеком свое впечатление об увиденном или прочитанном, то совпадение впечатлений или их расхождение — знак того, близок или далек от нас этот человек вообще, а не только в связи с предметом обсуждения. Художник собирает вокруг себя родственные души и не удерживает чуждое себе. Вот почему для Блока имя «Полонский» прозвучало как пароль и Чуковский, произнесший его с радостным изумлением, был допущен в дом и представлен матери Александра Александровича. Отношение к поэзии Полонского сделало гостя своим в блоковском мире. Он знал пароль.

Яков Полонский (1819–1898) принадлежит к числу классических русских лириков. Он умеет создать в стихах атмосферу, что намного труднее и значительнее, чем сюжетные хитросплетения. Именно это восхищало в поэзии Полонского его современников — Тургенева, Фета, Льва Толстого, Бунина. Смотрите, какая тревога нагнетается в нескольких строфах стихотворения «Финский берег» и как наивно, как потешно-неловко она разрешается в последней строфе, что и позволило Козьме Пруткову отозваться на оригинал Полонского своим подражанием, к которому вполне приложимо определение «пародия». У Пруткова комично воспроизводится все: тон, сюжет, диалогичность, стихотворный размер, составные рифмы прототипа.

Яков Полонский

ФИНСКИЙ БЕРЕГ

Лес да волны — берег дикий, А у моря домик бедный. Лес шумит; в сырые окна Светит солнца призрак бледный. Словно зверь голодный воя, Ветер ставнями шатает. А хозяйки дочь с усмешкой Настежь двери отворяет. Я за ней слежу глазами, Говорю с упреком: «Где ты Пропадала? Сядь хоть нынче Доплетать свои браслеты!» И, окошко протирая Рукавом своим суконным, Говорит она лениво Тихим голосом и сонным: «Для чего плести браслеты? Господину не в охоту Ехать морем к утру, в город. Продавать мою работу!» «А скажи-ка, помнишь, ночью, Как погода бушевала, Из сеней укравши весла, Ты куда от нас пропала? В эту пору над заливом Что мелькало? не платок ли? И зачем, когда вернулась. Башмаки твои подмокли?» Равнодушно дочь хозяйки Обернулась и сказала: «Как не помнить! Я на остров В эту ночь ладью гоняла… Тот, кто ждал меня на камне, Дожидался долго. Зная, Что ему там нужен хворост, Дров сухих ему свезла я! Там у нас во время бури В ночь костер горит и светит; А зачем костер? — на это Каждый вам рыбак ответит…» Пристыженный, стал я думать. Грустно голову понуря: Там, где любят, помогая, Там сердца сближает буря… [214]

Козьма Прутков

РАЗОЧАРОВАНИЕ [215]

Я. П. Полонскому

Поле. Ров. На небе солнце. А в саду, за рвом, избушка. Солнце светит. Предо мною Книга, хлеб и пива кружка. Солнце светит. В клетках птички. Воздух жаркий. Вкруг молчанье. Вдруг проходит прямо в сени Дочь хозяйкина, Маланья. Я иду за нею следом. Выхожу я также в сенцы; Вижу: дочка на веревке Расстилает полотенцы. Говорю я ей с упреком: «Что ты мыла? не жилет ли? И зачем на нем не шелком. Ниткой ты подшила петли?» А Маланья, обернувшись, Мне со смехом отвечала: «Ну так что ж, коли не шелком? Я при вас ведь подшивала!» И затем пошла на кухню. Я туда ж за ней вступаю. Вижу: дочь готовит тесто Для обеда к караваю. Обращаюсь к ней с упреком: «Что готовишь? не творог ли?» «Тесто к караваю». — «Тесто?» «Да; вы, кажется, оглохли?» И, сказавши, вышла в садик. Я туда ж, взяв пива кружку. Вижу: дочка в огороде Рвет созревшую петрушку. Говорю опять с упреком: «Что нашла ты? уж не гриб ли?» «Все болтаете пустое! Вы и так, кажись, охрипли». Пораженный замечаньем, Я подумал: «Ах, Маланья! Как мы часто детски любим Недостойное вниманья!»

Комментарии

Алексей Плещеев (1825–1893) — потомок занесенного в «Бархатную книгу»[216] древнейшего боярского рода Плещеевых — родился в месяц и в год восстания декабристов: 4 декабря 1825 года. А спустя четверть века вместе с Достоевским и другими петрашевцами — сторонниками «утопического социализма», теми, в ком, по словам Д. В. Григоровича, вспыхнул «негодующий, благородный порыв против угнетения и несправедливости»[217], Плещеев был приговорен к смертной казни, которая за минуту до исполнения приговора была заменена солдатчиной в Уральских линейных батальонах.

Отсюда ясно, что гражданская лирика, призыв к революционной борьбе занимали значительное место в поэзии Плещеева. И в этом смысле с Козьмой Прутковым он не пересекается никак. Хотя подобострастный, доводимый до абсурда консерватизм прутковских «проектов» был сатирической маской, все-таки «обвинять» Козьму Петровича в какой бы то ни было революционности не приходится.

Вместе с тем мотивы социального протеста, к счастью для искусства, не могли поглотить Плещеева полностью. Он остался в истории русской поэзии как мастер пейзажной лирики, поэт исключительной музыкальности. Что-нибудь да значит, что на его стихи сочиняли свои романсы М. П. Мусоргский и П. И. Чайковский, А. Е. Варламов, А. Т. Гречанинов, С. В. Рахманинов…