Древние. Возвышение - Джулия Плек Страница 60

Она все болтала, а Ребекка наслаждалась обыденностью происходящего. Они были словно ровесницы: две молодые женщины, которые вместе плывут по волнам светского общества. Ребекка увлеченно слушала, подкидывая вопросы всякий раз, когда Лизетт нужно было подтолкнуть, и та снабдила ее ошеломляющим количеством информации почти о каждом из гостей Микаэльсонов. Обожатели Ребекки через некоторое время сдались и отошли, и даже застенчивый, по уши влюбленный Эфраин озирался по сторонам, словно желал бы находиться где-нибудь в другом месте.

Но Ребекке не было до этого дела. Преклонения в эти дни она видела достаточно, а вот Лизетт доставляла ей другую, редкостную, радость. Они еще болтали, когда на широкой парадной лестнице началось какое-то волнение, и Ребекка неохотно решила, что ей надо бы разобраться, что там такое. Она положила слишком много труда на то, чтобы привести этот дом в порядок и сделать его уютным, и не собиралась допускать хаоса, как бы народ ни веселился.

Добравшись до передней, она, однако, поняла, что вампиры-новобранцы ни при чем. Это вернулся Клаус со своей хандрой и, кажется, намеревался поделиться дурным настроением со всеми вокруг. Сразу несколько в разной степени раздетых встревоженных вампиров, съежившись, жались друг к другу на лестнице, а Клаус расталкивал их в разные стороны.

– Если я узнаю, что ты там что-то тронул, я тебя от ноздрей до пяток кусками нарежу, но найду! – пугал он ближайшего вампира, но тот в ответ лишь трясся от ужаса.

Неужели что-то пропало? Что-нибудь из вещей Клауса? Наверно, что-то важное, иначе Клаус не затеял бы поиски посреди вечеринки. Ребекка не могла представить, что спровоцировало его на такую дикую выходку. Может, он слишком давно не устраивал сцен и просто не смог сдержаться?

– О, сестричка дорогая! – приветствовал ее Клаус, издевательски пародируя братскую нежность. Потом ему, кажется, пришла в голову какая-то мысль. – Наверно, это ты взяла, – загадочно сказал он и стал подниматься по лестнице.

– Я… ты что, в мою комнату собрался? – вскрикнула Ребекка и бросилась за ним. – Никлаус, да что за чертовщина сегодня с тобой творится? – В сравнении с происходящим побег с вечеринки на чердак выглядел образцово разумным поступком.

Клаус ничего не ответил. Вместо этого он распахнул дверь ее комнаты и принялся рыться в ее вещах. В ее вещах! Он не мог оставить в покое даже этот один-единственный крошечный уголок их дома.

Она схватила Клауса за руку, но тот вырвался и перевернул на туалетный столик ее шкатулку с драгоценностями. По лакированной столешнице рассыпались жемчуга, топазы и мягко поблескивающие золотые безделушки.

– Ничего особенного, – пробормотал он, не потрудившись даже соврать что-нибудь убедительное, – побрякушка одна потерялась, думал, может, она сюда попала.

Открыв другую шкатулку, Клаус принялся рыться в ней, уронив на ковер рубиновые серьги и даже не заметив этого.

– Убирайся! – закричала Ребекка, толкая его изо всех сил. Клаус отлетел назад и с ласкающим слух звуком врезался в дверь. – Что бы ты ни искал, тут этого нет!

Клаус направился к следующей комнате, и Ребекка опять услышала грохот. Если не ходить за братом, поняла она, тот вообще все переломает. На этот раз Клаус даже не позаботился выгнать тех, кто расположился в комнате. Войдя, Ребекка увидела, как он перерывает вещи в шкафу, а с кровати на него смотрит влюбленная парочка, натянувшая до подбородков вышитое покрывало. Можно подумать, тонкая шелковая ткань защитит их от свихнувшегося вампира!

– Прекрати это безумие! – приказала она.

Клаус небрежно отмахнулся от нее и направился к лестнице с криком, что гостям пора расходиться. Почему именно он решает, когда заканчивать вечеринку? У Клауса просто особый дар портить все хорошее.

Ребекка достигла подножия лестницы как раз вовремя, чтобы увидеть, как он исчезает в кабинете Элайджи. Без сомнения, Элайджа будет ей благодарен, если она удалит оттуда дебошира, и поэтому вампиресса, сжав зубы, начала прокладывать себе путь сквозь толпу.

Клаус уже выдвинул ящик письменного стола Элайджи, и Ребекка ахнула. Она понятия не имела, что держал там старший из ее братьев, но как только он увидит, что делает Клаус, дом станет слишком мал для них троих.

– Не трожь! – закричала она, наваливаясь всем телом на ящик, чтобы задвинуть его обратно.

Клаус оттолкнул ее в сторону и взломал замок другого ящика. Ребекка тоже толкнула брата, сильно, и он споткнулся об один из стоявших вдоль стены больших канделябров. Канделябр опасно качнулся в сторону окна, Ребекка увидела, как от ткани портьеры поднимается дымок, и тут Клаус бросился на нее.

Они оба вывалились обратно в переднюю, рыча, царапаясь и кусаясь. Остальных вампиров разметало по сторонам, и где-то рядом раздался звук бьющегося стекла. Из открытой двери кабинета тянуло едким дымом, и Ребекка поняла, что это загорелись портьеры. Клаус разрушает все.

Она не могла больше жить с этим мучителем. Клаус не ценил ничего, что делали для него она или Элайджа. С его запредельным себялюбием он даже не мог вообразить, что они предпочли бы жить, не разгребая последствия очередной сотворенной им катастрофы или пытаясь предотвратить следующую.

Клаус больно вывернул руку Ребекки, и та, ловя воздух ртом, приняла решение. Она найдет способ уничтожить то, что еще осталось от счастья Клауса, точно так же, как он всегда уничтожает все созданное ею.

Элайджа водил пальцем вверх-вниз по обнаженной руке Авы, ощущая полнейшее умиротворение. Это было нелегко, и цену пришлось заплатить немалую, но он добился своего. Он смог сплотить семью, преодолеть все преграды, которые воздвигал на его пути этот город, и вот настало время пожинать плоды.

Французы утратили контроль над этой местностью, теперь она принадлежала испанцам, под властью которых оказался и Новый Орлеан. Однако очень быстро стало ясно, что управление городом находится вне сферы интересов короля Карлоса III, да и губернатор, которого его величество сюда прислал, тоже не находит эту задачу особенно привлекательной. Французские колонисты ненавидели новую власть, а Элайджа всегда использовал возможности, которые предоставляли ему человеческие бунты.

В результате его смекалки и дальновидности все важные стороны жизни Нового Орлеана зависели теперь от него. Торговля, строительство, законодательство. Элайджа Микаэльсон стал живым, пульсирующим сердцем города. А потом он однажды понял, что ведьмы больше не в силах поддерживать свой запрет на инициацию новых вампиров, и это доставило ему особое удовольствие. Создавая вампиров, он испытывал специфическую радость. Семья была ядром его мира, но создание общины тоже имело свои преимущества. У Элайджи появилось все, чего он желал, и теперь у него была Ава, которая, казалось, воплощала собой все то, о чем он мечтал.